* * *
Жуть. Она же суть. Она же
путь.
Но года склонили-таки к
прозе:
Русь, ты вся — желание лизнуть
ржавые качели на морозе.
Было кисло-сладко. А
потом
больно. И дитя в слезах
бежало
по сугробам с полным
крови ртом.
Вырвала язык. Вложила
жало.
*
* *
Могла
бы помнить — мне было четыре,
ей
— два месяца двадцать дней.
Сестра
моя смерть и сегодня в могиле.
Я
ничего не знаю о ней.
Не
потому ли со дна веселья
смотрит,
смотрит такая тоска,
словно
сижу над пустой колыбелью
в
халате, мокром от молока.
*
* *
в сумерках сиротливо
ворона каркает
с ветром играет крапива
краплеными картами
в первом подъезде попойка
дождь накрапывает
старик несет на помойку
пальто осеннее женское
добротное драповое
*
* *
Зайдет за облако — темно.
Разоблачится — слишком ярко.
Невеста — белое пятно
На пестрой карте
Сентрал-парка.
Фотограф пятиног. Идут
к пруду. Подол
приподнимая,
пересекает яхта пруд
радиоуправляемая.
*
* *
Не знаю, не уверена —
одна я? Не одна?
Как будто я беременна,
а на дворе война.
Раздвоенность не вынести,
не выплакать до дна…
Как будто мама при
смерти,
а на дворе весна.
*
* *
Люблю.
И потому вольна
жить
наизусть, ласкать с листа.
Душа
легка, когда полна,
и
тяжела, когда пуста.
Моя
— легка. Не страшно ей
одной
агонию плясать,
зато
я родилась в твоей
рубашке.
В ней и воскресать.
*
* *
Хороша? И речи нет!
Не дыша, смакую
ласки тонкий комплимент,
сделанный вручную.
Тело меленько кроши,
лаской приручая
божью ласточку души,
в ней души не чая.
*
* *
Я
на разлуки не сетую.
Разве
в разлуках дело?
Выйдешь
за сигаретами,
вернешься
— а я постарела.
Боже,
какая жалкая,
тягостная
пантомима!
Щелкнешь
во тьме зажигалкою,
закуришь
— и я нелюбима.
*
* *
А я сама судьбу пряду,
и не нужны помощницы.
У парки в аэропорту
конфисковали ножницы.
Упала спелая слеза
и задрожали плечики,
но таможенник ни аза
не знал
по-древнегречески.
*
* *
Мыло, веревка,
стул — повесить носки.
Как-то неловко
подыхать от тоски.
и темно под водой.
Мне уже поздно
умирать молодой.
*
* *
Убежит
молоко черемухи,
и
душа босиком убежит
по
траве, и простятся промахи
ей
— за то, что не помнит обид,
и
очнется мечта-заочница,
и
раскроет свою тетрадь…
И
не то чтобы жить захочется,
но
расхочется умирать.
*
* *
День катился золотой,
в проточном воздухе реяли
между небом и землей
сигналы точного времени.
Материл коров пастух,
солнце ласкало нас,
голеньких,
превращая в птичий пух
шерсть на предплечьях и
голенях.
*
* *
Обгорелой кожи катышки,
у соска засос москита…
Одеянье Евы-матушки
словно на меня пошито.
Муравей залезет на спину,
стрекоза на копчик сядет…
Запасаю лето на зиму.
Знаю: все равно не
хватит.
*
* *
Храм. Тропинка под откос.
Тихий омут, где
водомерка, как Христос,
ходит по воде,
где, невидимый в кустах,
Павел, Петр, Андрей,
от апостольства устав,
ловит пескарей.
*
* *
В
тюрьму не сесть, в долги не влезть,
себя
не пережить…
Спасибо,
Господи, что есть
о
чем тебя просить.
Сны
не чисты, мечты пусты,
постыдна
болтовня…
Спасибо,
Господи, что ты
не
слушаешь меня.