Гвидо Гезелле
(1830-1899) – первый фламандский поэт. Первый в том смысле, что до него поэзии
на фламандском языке фактически не существовало. И первый в том смысле, что его
лирика – самое значительное явление во фламандской поэзии, оказавшее неоценимое
влияние на становление новейшей нидерландскоязычной поэзии в целом.
Католический священник, преподаватель семинарии, Гезелле оставил огромное
поэтическое наследие. Противопоставив свое творчество влиянию как
господствовавшей в Бельгии франкоязычной среды, так и «кальвинистскому» языку
Северных Нидерландов, Гезелле писал на отчасти придуманном им самим «новоязе»,
изобилующем архаизмами и диалектизмами, - что вряд ли бы удалось адекватно
отразить в переводе.
Алексей Пурин
* * *
Если сердце слышит,
всё вокруг поет, зовет,
нежным знаньем дышит,
речью вдумчивой живет:
листья молодые
шелестением полны,
плещут, шумны и вольны,
дол и высь над нами –
тропы, где Господь прошел,
шепчут нам словами
тайный сладостный Глагол…
если сердце слышит!
1859
ТЫ О СТИХАХ
Ты
о стихах, поэту милых,
готов легко судить,
не в силах
сам строчки сочинить!
Стихописанье – дар от Бога
не всем, иных утех
премного -
искусство ж не для всех!
Цвети,
коль носишь облик розы;
Ты – ключ? – твои желан-
ны слезы;
но тот, кто жбан, тот – жбан!
Не
мыслит жук ожить в верблюде,
ворона – стать пчелой,
но люди
глупей зверей порой!
Так, каждому свое! Солдатам
положена картечь
к их латам,
Поэтам – слово, речь!
1863, 1877
O, ДУХ ПОЭЗИИ
О, дух поэзии, не
ты ли
меня, раба, спасал из пут –
и дивны были
превоздаяния за мой
ничтожный труд!
Ты, сущий, был что
кров и пища
мне там, где умер бы другой,
средь пепелища, -
и в мире дара нет сравнимого
с тобой.
Ты жгучей раны, дух целящий,
касался, женщины нежней, -
о неболящей –
я тотчас забывал,
излеченный, о ней.
И ты мне рек тысячекратно,
но я пересказать того
не в силах внятно –
сладкоголосья где сыскать
мне твоего!
1877
О, ЗЛАТОГЛАВОЕ СВЕТИЛО
О,
златоглавое светило,
чьим
пылом жизненная сила
дана всему,
кому
обязано орбитой
своей
ты, синевой сокрытой,
чьему уму?
Ты
восстаешь из-за предела,
куда
земное не глядело;
твои лучи
чтит
человек, и зверь, и птица, -
пока
не канет колесница
твоя в ночи.
О,
солнце, о, зеркальный глянец,
ты
– зримый отсвет, ты – посланец,
посол Того,
Кто
Азм есмь – и повелевает,
Кого
прекрасней не бывает;
ты – герб Его?
Как по гербу – всю мощь владыки
и
сколь владения велики,
так всяк бы мог
узнать
по блещущим каменьям
Царя,
не емлемого зреньем,
чье имя – Бог!
1889
МАТУШКА
Здесь,
на земле,
и
полотна,
где
бы лицо
светилось
твое,
о,
матушка моя,
увы,
не сохранилось.
Ни
на стекле,
ни
на холсте,
ни
на бумаге –
только
незримый
образ,
что
во мне
не
потускнел
нисколько.
Когда
б я,
недостойный,
смог
и
впредь нести
земною
стезей
его,
не
исказив, -
чтоб
он исчез
со мною!
1891
СПЯЩИЕ
ПОЧКИ
Еще не рождены,
они,
уже зачаты,
не обретенья, нет,
еще,
но не утраты, -
так ворох разных рифм
лежит
во мне и ждет,
когда – для каждой свой –
рожденья
миг придет.
Так
дремлет под корой
упрятанная
почка,
таясь, и до поры
не
выпустит листочка, -
но лист, и цвет, и плод
уже
хранит она –
наступит день и час
очнуться
им от сна.
1895
Мартинус
Найхофф (Martinus Nijhoff; 1894 – 1953) – один из немногих нидерландских поэтов
XX-го века, чья заслуженная слава достигла мирового уровня.
Основоположник модернизма в нидерландской поэзии. Происходил из семьи известных
издателей. Всю жизнь (кроме студенческих лет, когда он получал юридическое и
филологическое образование в Амстердаме) прожил в Гааге, где служил адвокатом.
Любимой лирической формой Найхоффа был сонет. Поэзии Найхоффа присуща
обманчиво-простая форма в сочетании с многосложностью эмоционального и
философского содержания. Переведен на многие языки мира. В Нидерландах
существует литературная премия его имени.
Я как-то на рыбалку
брёл – грустя,
Хандря с утра… Но вот,
воды черпнул,
Меж лилий влажных
ряску отведя,
Открыл себе оконце – и
взглянул.
И
хлынул сильный, первозданный свет
Из темноты нетронутых
глубин…
И я увидел сад, какого
краше нет,
И мальчика, что там
стоял один.
Да:
у стола он с грифелем стоял
И выводил на сланцевой
доске
Мои слова! Их сразу я
узнал
В его по-детски
тщательной строке.
И
вдруг, вот чудо, начал он писать
Уверенно, свободно и
легко
Такое, что не смел я и
мечтать,
Всё, что так долго
прятал глубоко.
Но если только я ему
кивал,
Что понимаю смысл, он
тогда
Легонько рябь рукой в
пруду пускал…
И слово исчезало
навсегда.
Вновь кипарисов
проскользнув завесы,
Луч утренний от
свежести дрожит
И льётся сквозь
цветные витражи
Вниз, в белый будуар
седой комтессы.
Вновь начат день,
заранье отжитой,
– Послушай птичку в
клетке над чепцом! –
И снова дама
старческим лицом
Клонится к пяльцам, к
нити золотой.
Сегодня, как всегда,
кого-то вводят в зал,
Кто – тишина, поклон –
идёт за клавикорды…
Рассохшийся спинет
послушно вьёт аккорды…
Увядший дух сонаты… Ритуал…
Комтесса внемлет
клавишам спинета,
– Кружится тема,
сердца не жалея! –
А видит в боковом
окне: аллея,
Фонтаны, пары, лёгкие
кареты…
ПЛЮЩ
Когда возле той, где
ей жизнь продлевали, больницы иду,
то не потому, что её
воскрешения жду,
а потому, что выросший
плющ уже разбросал свою сеть
даже по верху ограды.
И я залезаю смотреть.
В саду, как прежде,
стоит одинокое здание.
Запах роз и лизола.
Стойкое сочетание.
Вновь коридорами долго
и гулко один шагаю.
Вот эта дверь. Но
табличка уже другая.
И в то же время, о
плющ, ты щекочешь мне щёку,
уводя в драгоценный
вечер, в моё далёко.
Я в беседке, я болен,
жар пожирает детское тело,
а она сидит рядом,
нашу песню любимую только что спела.
«Я пойду принесу
одеяло, сынок, холодает…»
И шаг её нежный в
шорохе гравия пропадает.
А я начинаю ждать,
сквозь листья плюща считая
льдистые звёзды, что
тонко звенят не тая.
«Выдумщик, – слышен
шелест плюща, – спустись-ка на землю, милый,
да лучше снеси одеяло
маме твоей на могилу.
Наверно, ей зябко в
плаще, что дрожью под ветром исходит,
лежать и бессрочно
смотреть, как льдистые звёзды восходят».
КИТАЙСКИЙ ТАНЦОР
Желты
луна и музыка. Царит
Смех инструментов в
сумерках углов.
Я приседаю в танце:
мой улов –
Мозаика прохладных
тихих плит.
В моей душе ночных
печалей много.
Я лишь скелет в
телесном тесном платье.
Я приседаю в танце:
без проклятья
Зрю всеобъемлющее тело
Бога.
Смотрите
на руки мои – вот так, вот так
Мир кружит свой
бесцельный путь во тьме.
Я различаю вещи – и
подобья.
Вблизи меня – фарфор,
а дальше – мрак,
А сверху – ночь с
дырой луны, и мне
Понятно: под ногой
надгробье.
ОБЛАКА
Далёкий
день. Безбрежна панорама
Сияющих небес. Я с
матерью лежу
В цветущем вереске и в
облака гляжу…
«Что видишь там,
скажи!» – смеётся мама.
И
я кричу: «Вон кит! Он ловит рыбку!
Вон Скандинавия! А
вон, гляди-ка, слон!»
Сон, словом став на
миг, плывёт в свой легион…
А мама тихо плачет
сквозь улыбку.
Всё гуще облака, всё
реже в небо взгляды –
Я повзрослел. Стал
тусклым солнца луч.
И я не смог спастись
от чуждых туч,
Что жизнь теснят с
упорностью армады.
А
в вереске мой сын – ему ещё легка
Лепнина облаков, их
ловит наудачу…
И мне понятна мамина
тоска:
Другие облака. Я плачу.
Перевод Марины Палей